Историк - Страница 176

176

— Пол? — проговорила она озадаченно. — Что ты здесь делаешь? — Она попыталась сесть и тут обнаружила беспорядок в одежде. Я с мучительной болью смотрел, как ее рука потянулась к горлу и медленно отстранилась. На пальцах осталась густая липкая кровь. Элен уставилась на них, потом снова на меня.

— О, господи!

Она села прямо, и я впервые за эти минуты почувствовал тень облегчения. Хотя на ее лице был ужас, но она потеряла не слишком много крови, раз оказалась в силах приподняться.

— О, Пол, — прошептала она.

Я сел на краешек кровати и крепко сжал ее руки в своих.

— Ты совсем проснулась? — спросил я. Она кивнула.

— И помнишь, где ты находишься?

— Да, — отозвалась она, но ее голова склонилась на окровавленную руку, и Элен разразилась хриплыми тихими рыданиями: душераздирающие звуки.

Я никогда еще не слышал ее плача. Эти всхлипывания пронзили меня ледяными иглами.

Я поцеловал ее руку — ту, которая осталась чистой.

— Я с тобой.

Она, не переставая плакать, стиснула мои пальцы, потом с усилием овладела собой.

— Нам надо подумать, что… это мой крестик?

— Да. — Я поднял распятие, вглядываясь в ее лицо, и, к своему бесконечному облегчению, не увидел в нем и тени отвращения. — Ты его снимала?

— Нет, конечно же, нет. — Элен покачала головой, и последние слезы покатились по ее щекам. — И не помню, как порвала цепочку. Не думаю, чтобы они… он… осмелился.

Если легенды не лгут… — Она вытерла лицо, избегая касаться ранки на горле. — Должно быть, она порвалась во сне.

— Я тоже так решил, судя по тому, где нашел. — Я показал ей место на полу. — А ты не чувствуешь… неудобства от его близости?

— Нет, — задумчиво проговорила она, — пока не чувствую От этого холодного словечка у меня перехватило дыхание Она протянула руку, коснулась распятия, сперва нерешительно, потом взяла его. Я перевел дух. Элен тоже вздохнула.

— Я заснула, думая о матери и о статье, которую хотела бы написать по элементам трансильванских орнаментов — знаешь, местные народные вышивки славятся на весь мир, — а проснулась только теперь. — Она нахмурилась. — Мне снилось что-то плохое, но во сне была моя мать и она… она отгоняла от меня большую черную птицу. А когда отогнала, наклонилась и поцеловала меня в лоб, как целовала на ночь, когда я была маленькой, и я увидела отметину… — Она помолчала, как будто эта мысль причинила ей боль. — Я увидела метку дракона на ее голом плече, но метка не казалась чем-то ужасным — просто как родинка на теле. И после ее поцелуя мне стало не так страшно.

Меня охватила странная дрожь: вспомнилась ночь, когда я пытался сохранить трезвость рассудка от ужаса перед существом, сгубившим моего кота, мыслями о голландских купцах, которых успел полюбить. Что-то подобное защитило и Элен, хотя бы отчасти: она жестоко изранена, но потеряла не слишком много крови. Мы молча смотрели друг на друга.

— Могло быть хуже, — сказала она.

Я обнял ее и ощутил, как дрожат ее всегда твердые плечи. Меня и самого трясло.

— Да, — прошептал я. — Но мы должны защитить тебя от худшего.

Она вдруг покачала головой, словно удивляясь чему-то.

— Но ведьмы в монастыре! Не понимаю. He-умершие чураются таких мест. — Она кивнула на крест над дверью, на икону с лампадкой, висевшую в углу. — Это ведь лик Девы?

— Я и сам не понимаю, — медленно проговорил я, поворачивая ее ладонь в своих. — Но ведь мы знаем, что монахи путешествовали с останками Дракулы, да и похоронен он, скорей всего, в монастыре. Это само по себе странно. Элен… — Я сжал ее пальцы. — Мне еще вот что пришло в голову. Тот наш библиотекарь — он ведь последовал за нами в Стамбул, а потом в Будапешт. Не мог ли он оказаться и здесь? Не он ли напал на тебя этой ночью?

Она поморщилась.

— Понимаю. Он попробовал моей крови однажды и может захотеть еще, да? Правда, во сне я чувствовало что-то другое — гораздо более могущественное. Но как сумел один из них попасть внутрь, даже если они не боятся монастырей?

— Это проще всего, — ответил я, указывая на приоткрытое окно над койкой Элен. — О господи, зачем я оставил тебя здесь одну!

— Я была не одна, — возразила она. — В одной комнате со мной спали еще десять женщин. Но ты прав: он способен менять облик, как говорила моя мать… Летучая мышь, туман…

— Или большая черная птица, — вспомнился мне ее сон.

— Теперь я укушена дважды, можно считать, — чуть ли не мечтательно протянула она.

— Элен, — я встряхнул ее, — я ни за что больше не оставлю тебя одну, даже на час.

— Ни на час не остаться одной? — К ней снова вернулась на минуту прежняя улыбка, саркастическая и любовная.

— И я прошу тебя, обещай… если почувствуешь что-то, чего не чувствую я, почувствуешь, что кто-то ищет тебя…

— Если я почувствую что-нибудь такое, обязательно скажу тебе, Пол, — горячо сказала она, и данное обещание словно подтолкнуло ее к действию. — Идем, пожалуйста. Мне нужно хоть выпить чего-нибудь: красного вина или бренди, если удастся достать. И дай мне полотенце — вот оно — и газик, я вымою и перевяжу горло. — Ее страстная практичность была заразительна, и я с готовностью повиновался.

— Потом зайдем в церковь, незаметно обмоем рану святой водой. Если я смогу это вытерпеть, то еще есть надежда. Как странно, — снова та же циничная усмешка, — я всегда считала церковные обряды чепухой и вот сама исполняю.

— Он, по-видимому, не считает их чепухой, — трезво заметил я.

Я помог ей смыть кровь с горла, не коснувшись открытых ран, и сторожил у двери, пока она одевалась. Вблизи раны были так ужасны, что мне пришлось выскочить на минуту за дверь, чтобы выплакаться. Но Элен, хотя пошатывалась на ходу, держалась твердо. Она повязала свой обычный шарфик и отыскала в сумочке шнурок, взамен цепочки крестика. Я надеялся, что шнурок окажется крепче цепочки. Простыня была безнадежно испачкана пятнышками крови.

176