Историк - Страница 148

148

Через минуту тот оправился настолько, чтобы встать и высморкаться в носовой платок.

— Он был очень хороший человек, — срывающимся голосом сказал он нам. — Великодушный, добрый человек. Теперь он покоится с Мухаммадом и не пристанет к полчищам ада. — Отвернувшись, он вытер глаза. — Друзья мои, мы должны убрать отсюда тело. В больнице есть один врач, который… он поможет нам. Селим запрет дверь и останется здесь до моего звонка. Доктор приедет на машине скорой помощи и выпишет необходимые свидетельства.

Вынув из кармана несколько долек чеснока, Тургут бережно вложил их в рот мертвеца. Селим извлек кол и вымыл его над устроенной в углу раковиной, после чего аккуратно уложил в разукрашенную шкатулку. Тургут смыл все следы крови, перевязал кухонным полотенцем грудь покойника и застегнул на нем рубаху, потом снял с постели простыню, и мы укутали тело, скрыв успокоенное лицо.

— Теперь, дорогие друзья, прошу вас об услуге. Вы видели, на что способны не-умершие, и мы знаем, что они здесь. Вы должны ежеминутно быть настороже. И вы должны поехать в Болгарию как можно скорее — если удастся, в ближайшие дни. Позвоните мне домой, когда будете готовы. — Он пристально взглянул на меня. — Если мы не увидимся с вами до отъезда, я желаю вам наилучшей удачи и безопасности. Я буду каждую минуту думать о вас. Прошу вас, позвоните мне, как только вернетесь в Стамбул, если вы сюда вернетесь.

— Мы пойдем, — просто сказала Элен, взяв меня за руку, и мы вышли из этой печальной комнаты и спустились на улицу».

ГЛАВА 54

«Первое, что поразило меня в Болгарии — и что чаще всего вспоминалось после, когда я думал о ней, — был вид гор, открывшихся нам с воздуха: высоких гор и глубокой зелени ущелий, лишь изредка прорезанных бурыми ленточками дорог, связывавших деревни или тянувшихся вдоль отвесных скал. Элен тихо сидела рядом, уставившись в узкий иллюминатор, и ее рука, прикрытая сложенным пиджаком, лежала в моей руке. Я ощущал тепло ее ладони, ее чуть захолодевшие тонкие пальцы без колец. Иногда в расщелинах гор виднелись поблескивающие жилки рек, и я тщетно пытался высмотреть среди них петлю драконьего хвоста — ответ на головоломку. Конечно же, нигде не видно было изгиба, который я узнал бы и с закрытыми глазами.

Нечего было и надеяться, напомнил я себе, отгоняя надежду, всколыхнувшуюся во мне при виде этих древних гор. Самая дикость их, не тронутая цивилизацией, таинственное отсутствие городов и сел внушали надежду. Я чувствовал, что самое забытое прошлое могло сохраниться нетронутым в этой стране. Среди этих гор отыскивали путь монахи, чей след мы потеряли в Стамбуле, — может быть, они видели эти самые вершины, знать бы только, какие именно! Я заговорил с Элен, радуя самого себя высказанными вслух надеждами. Она покачала головой.

— Мы даже не знаем наверное, что они уехали в Болгарию, а тем более добрались ли до нее, — напомнила она, но сухой наставительный тон был смягчен ласковым поглаживанием ее ладони под пиджаком.

— Ты знаешь, я совершенно не знаю истории Болгарии, — признался я. — Я здесь как в потемках.

Элен улыбнулась:

— Я сама не специалист, но могу сообщить, что в шестом-седьмом веке в эти края пришли с севера славяне, а в седьмом сюда переселилось тюркское племя булгар. Они благоразумно объединились против Византии — первый правитель был булгарин по имени Аспарух. В девятом веке царь Борис Первый сделал христианство официальной государственной религией. Несмотря на это, он, кажется, считается здесь великим героем. Византия правила с одиннадцатого по начало тринадцатого века, и Болгария стала сильным государством, пока турки в 1393 году не разгромили его.

— А когда турок изгнали? — заинтересовался я. Турки, похоже, преследовали нас на каждом шагу.

— Только в 1878 году, — вздохнула Элен. — С помощью русских войск.

— И после этого Болгария в обеих войнах была союзницей стран «оси».

— Да, и русская армия немедленно после войны произвела у них великую революцию. Что бы мы делали без русских? — Элен подарила мне самую ослепительную и горькую улыбку, но я сжал ее руку.

— Говори потише. Если ты забываешь об осторожности, придется мне быть осторожным за двоих.

Софийский аэропорт оказался крошечным — я ожидал увидеть современный коммунистический дворец, но мы спустились с трапа на скромную асфальтовую площадку и вместе с другими пассажирами прошагали по ней пешком. Почти все — болгары, решил я, вслушиваясь в обрывки разговоров. Красивый народ, иногда изумительно красивый: лица от бледных славянских до темной бронзы Средиземноморья; калейдоскоп оттенков, косматых черных бровей, длинных, широких носов, орлиных носов, горбатых носов, молодых женщин с волнистыми черными кудрями и благородными лбами и бодрых беззубых старцев. Они улыбались, смеялись, шумно беседовали; какой-то высокий мужчина оживленно жестикулировал, размахивая сложенной газетой. Одежда заметно отличалась от принятого на Западе стиля, хотя я затруднился бы ответить, что именно в покрое костюмов и юбок, в тяжелых ботинках и темных шляпах казалось мне непривычным.

Меня поразило еще, какая нескрываемая радость охватила этих людей, едва их ноги коснулись болгарской земли — или асфальта. Эта радость не вписывалась в мои представления об угнетенном Советами народе, преданно поддерживающем своего «старшего брата» даже спустя годы после смерти Сталина. После того как мы намучились с получением визы, пробивая себе дорогу в Болгарию султанской казной Тургута и звонками софийских знакомцев тети Евы, мой трепет перед этой страной только усилился, а унылые бюрократы, мрачно шлепнувшие печати в наши паспорта, казались мне воплощением тиранического режима. Элен призналась, что ей внушает опасение самый факт выдачи нам виз.

148