Историк - Страница 167

167

Он зашагал впереди на удивление бодро, жадно оглядывая все вокруг, словно само это место давало ему новую жизнь.

Комнаты настоятеля располагались в первом этаже монашеского крыла. Монах в черной рясе, с длинной каштановой бородой, придержал для нас дверь, и мы вошли. Стойчев, сняв шляпу, прошел в комнату первым. Настоятель, сидевший на скамье у стены, поднялся нам навстречу. Они со Стойчевым сердечно приветствовали друг друга: Стойчев поцеловал настоятелю руку, а тот благословил старика. Сам настоятель был худощавым осанистым человеком лет, пожалуй, шестидесяти. В его бороде виднелись белые пряди, а голубые глаза — я был немало удивлен, узнав, что существуют голубоглазые болгары, — выражали спокойствие. Он самым современным образом обменялся рукопожатием с нами — и с Рановым, который не скрывал неприязни. Потом он жестом предложил всем сесть, и монах принес поднос со стаканами, полными все же не ракией, а прохладной водой, и к ней — блюдца с теми розоватыми печеньями, которые мы уже пробовали в Стамбуле. Я заметил, что Ранов не стал пить, словно опасался, что его отравят.

Настоятель откровенно радовался Стойчеву, и я подумал, что его приезд — редкое удовольствие для обоих. Через Стойчева он спросил нас, из какой мы части Америки, посещали ли уже другие болгарские монастыри, чем он может нам помочь и надолго ли мы собираемся остаться. Стойчев переводил не торопясь, делая паузы, чтобы мы могли ответить на вопросы. Вся библиотека в нашем распоряжении, сообщил настоятель; мы можем остановиться в гостинице; нам разрешается посещать службы в церкви и ходить где угодно за исключением только монашеских келий, — при этом он мягко кивнул в сторону Элен и Ирины, — и они не желают и слышать о том, чтобы друзья Стойчева платили за гостеприимство.

Мы от души поблагодарили его, после чего Стойчев поднялся.

— Теперь, — сказал он, — с вашего любезного разрешения, мы отправимся в библиотеку.

Он уже поцеловал настоятелю руку и, кланяясь, отступал к двери.

— Дядя очень волнуется, — шепнула нам Ирина. — Он мне сказал, что ваше письмо — великое открытие для болгарской истории.

Я задумался, известно ли ей, как много на самом деле зависит от успеха наших поисков и какая тень лежит на нашем пути, но по ее лицу мне не удалось ничего больше угадать. Она помогла дяде выйти, и мы последовали за ними по торжественным деревянным галереям, окаймлявшим двор. Ранов плелся позади с сигареткой в руке.

Библиотеке была отведена угловая комната на первом этаже, больше всего напоминавшая пещерный зал. У входа нас встретил седобородый монах: высокий старец со впалыми щеками. Мне показалось, что, прежде чем кивнуть нам, он бросил на Стойчева долгий пронзительный взгляд.

— Это брат Румен, — представил его Стойчев. — Он сейчас библиотекарь и покажет нам все, что мы ищем.

Несколько книг и манускриптов лежали в стеклянной витрине, снабженные этикетками — для туристов: я бы тоже с удовольствием взглянул на них, но нас уже вели к глубокой нише, открывавшейся в смежную комнату. В глубине монастыря царила чудесная прохлада, и даже электрические лампочки не могли полностью разогнать глубокую тьму, задержавшуюся в углах. В этом внутреннем святилище деревянные полки и шкафчики были полны коробок и подставок с книгами. В углу под маленьким альковом висела икона Девы и худого, состарившегося до времени Младенца, под охраной двух багрянокрылых ангелов. Перед иконой висела золотая лампадка, украшенная самоцветами. Старые-старые стены были чисто выбелены, а запах, окружавший нас, был знакомым запахом истлевающего пергамента, кожи и бархата. Я с удовольствием отметил, что у Ранова хватило совести по крайней мере выбросить сигарету, прежде чем последовать за нами в эту сокровищницу.

Стойчев постучал ногой по каменному полу, словно собирался вызвать духов.

— Здесь, — сказал он, — вы видите сердце болгарского народа: сотни лет монахи берегли наше наследие, часто в тайне. Поколения монахов преданно переписывали эти рукописи и укрывали их, когда к монастырю подступали неверные. Эта лишь малая часть достояния нашего народа — много больше было уничтожено. Но мы благодарны и за то, что удалось сохранить.

Он заговорил с библиотекарем, и тот начал внимательно просматривать надписи на коробках. Через несколько минут он снял с полки деревянный ящик и вынул из него несколько томов. Верхний был украшен изумительным изображением Христа — по крайней мере, я решил, что это Христос, — с державой и скипетром в руках и с византийской меланхолией на челе. К моему разочарованию, письма брата Кирилла скрывались не под этим роскошным переплетом, а в более простой упаковке следующего тома, напоминавшего цветом старую кость. Библиотекарь перенес его в более светлую переднюю комнату, и Стойчев тут же сел за стол и принялся листать страницы. Мы с Элен приготовили свои блокноты, а Ранов расхаживал вдоль полок, читая от скуки названия.

— Насколько я помню, — говорил Стойчев, — здесь два письма, и из них неясно, были ли другие, не дошедшие до нас письма брата Кирилла. — Он указал на первую страницу. Она была исписана мелким, округлым, каллиграфическим почерком по пергаменту, ставшему от старости темно-коричневым. Стойчев обратился к библиотекарю с вопросом и, услышав ответ, с довольным видом повернулся к нам.

— Да, в Болгарии их переиздавали вместе с несколькими другими редкими документами.

Библиотекарь положил перед ним папку, и Стойчев некоторое время молча сличал печатный текст с древней рукописью.

— Они хорошо поработали, — признал он наконец. — Я постараюсь перевести как можно точнее, а вы записывайте.

167