— О, господи, — прошептала Элен.
— Незнакомец угостил меня напитком под названием «амнезия», — перефразировал я, стараясь не кричать. — Кто, по-твоему, был этот чертов незнакомец? Так вот почему Росси забыл…
— Он забыл… — Я видел, что Элен загипнотизирована этим словом. — Он забыл Румынию…
— Что вообще там побывал. В письмах к Хеджесу он говорит, что собирается вернуться в Грецию из Румынии, чтобы раздобыть денег и участвовать в археологических раскопках…
— И он забыл мою мать, — почти неслышно закончила Элен.
— Забыл, — эхом отозвался я, и передо мной вдруг возникло видение ее матери, стоящей в дверях, провожая нас взглядом. — Он хотел вернуться. А потом вдруг все забыл. И поэтому — поэтому он говорил мне, что не всегда ясно вспоминает свои поиски.
Лицо Элен стало совсем белым, она стиснула зубы, сощурила глаза, в которых блестели слезы.
— Я его ненавижу, — тихо сказала она, и я уверен, она говорила не об отце».
«На следующий день ровно в полвторого мы стояли перед воротами Стойчева. Элен, демонстративно не замечая Ранова, сжала мне руку, но даже Ранов был сегодня в праздничном настроении: хмурился меньше обычного и нарядился не в черный, а в коричневый костюм. Из-за забора слышались разговоры и смех, пахло костром и аппетитной едой. Я тоже радовался бы жизни, если бы не мысли о Росси. Я чувствовал что сегодня, именно сегодня, должно случиться то, что поможет мне найти его. В предчувствии этого события я решил от всей души повеселиться на празднике в честь Кирилла и Мефодия.
Во дворе под шпалерами собралась компания. Среди мужчин и женщин порхала Ирина: подкладывала кушанья на тарелки, подливала в бокалы могущественный янтарный эликсир. Завидев нас, она устремилась вперед с распростертыми объятиями, словно встречала старых друзей. Мне и Ранову она пожала руки, Элен поцеловала в щеку.
— Я так счастлива, что вы пришли. Спасибо! — воскликнула она и добавила: — Дядя не мог уснуть и ничего не ел после вашего ухода. Надеюсь, вы уговорите его поесть.
Она надула нежные губки.
— Не волнуйтесь, — утешила ее Элен, — конечно, мы его уговорим.
Стойчев принимал гостей под яблоней. Кто-то составил здесь в круг деревянные кресла, и он занял самое большое, а вокруг расселись люди помоложе.
— А, здравствуйте! — воскликнул он, с трудом поднимаясь на ноги.
Гости поспешно вскочили, чтобы помочь ему и приветствовать нас.
— Добро пожаловать, друзья мои. Пожалуйста, познакомьтесь с другими моими друзьями. — Слабым взмахом руки он указал на окружавшие нас лица. — Некоторые учились у меня до войны и по доброте заходят навестить старика.
Многие из этих людей могли считаться молодыми только с высоты его лет — вряд ли кому-нибудь здесь было меньше пятидесяти. Они, улыбаясь, пожимали нам руки, а один даже изысканно склонился к руке Элен. Мне нравились их живые темные глаза и спокойные улыбки с блеском золотых зубов.
Сзади подошла Ирина. По-видимому, она опять приглашала всех к столу, потому что через минуту поток гостей вынес нас к столикам под шпалерами. Столы здесь воистину ломились, источая вкуснейшие запахи, исходившие от барашка, целиком зажаренного над огнем, разведенным в саду. В глиняных мисках на столах стояли картофельный, помидорный и огуречный салаты, творог, ломти золотистого хлеба и те же плоские сырные пирожки, которыми нас угощали в Стамбуле. Было тут и тушеное мясо, и холодная простокваша, и печеные баклажаны с луком. Ирина не давала нам покоя, пока не нагрузила наши тарелки так, что мы едва держали их, а потом проводила в садик, неся следом бокалы с ракией.
Тем временем студенты Стойчева явно соревновались, кто принесет учителю больше еды. Наконец они до краев наполнили его бокал, и профессор медленно поднялся на ноги. По всему дворику послышались призывы к тишине, после чего он произнес короткую речь, в которой кроме имен Кирилла и Мефодия я уловил и наши с Элен имена. Собравшиеся ответили громкими криками: «Стойчев! За здравето на профессор Стойчев! Наздраве!» Вокруг прогремело "Ура! " Сияющие лица были обращены к Стойчеву: каждый старался улыбнуться ему, подняв бокал, и кое у кого на глазах были слезы. Мне вспомнился Росси, скромно слушавший речи и приветствия, которыми мы отмечали двадцатую годовщину его работы в университете, и я отвернулся, чувствуя комок в горле. При этом я заметил, что Ранов со стаканом в руке потихоньку продвигается к шпалерам.
Когда общество вернулось к столам и занялось разговорами, мы с Элен обнаружили, что нам достались почетные места рядом с профессором. Он улыбнулся, кивая нам:
— Как я рад, что вы сегодня с нами. Вы знаете, это мой любимый праздник. По церковному календарю мы празднуем дни многих святых, но этот день дорог всем, кто учится и учит, потому что посвящен славянскому алфавиту и литературе — наследию долгих веков, идущему от великого изобретения Кирилла и Мефодия. Кроме того, в этот день все мои любимые ученики и коллеги возвращаются ко мне, чтобы оторвать дряхлого профессора от работы. За что я им искренне благодарен.
Он с любовной улыбкой оглядел собравшихся и хлопнул соседа по плечу. У меня сжалось сердце при виде его ладони, тонкой и хрупкой, почти прозрачной.
Немного погодя ученики Стойчева начали расходиться: одни по направлению к столу, где разрезали жареного барашка, другие по двое, по трое уходили в сад. Как только они разошлись, Стойчев нетерпеливо повернулся к нам.
— Давайте поговорим, пока есть возможность. Племянница обещала задержать мистера Ранова, сколько сумеет. Я должен кое-что сказать вам, и у вас, насколько я понимаю, тоже есть что сказать.