Потом нам пришло время уходить, чтобы не пропустить обратный автобус, и я спрятал письма Росси в портфель. Мать Элен стояла в дверях — ей не пришло в голову проводить нас до автобуса через деревню. Она мягко взяла мою руку, сжала, заглядывая в глаза.
— Она говорит, что желает тебе счастливого пути и найти то, чего желаешь, — объяснила Элен.
Я заглянул в темное сияние добрых глаз и от всего сердца поблагодарил. Мать обняла Элен, грустно погладила ее щеку и отпустила.
От дороги я оглянулся. Она стояла, придерживаясь одной рукой за косяк, словно встреча с нами отняла у нее силы. Я поставил портфель прямо в дорожную пыль и, еще не успев понять, что делаю, быстро пошел назад. Думая о Росси, я обнял женщину и поцеловал в мягкую морщинистую щеку. Она схватилась за меня — такая маленькая, что головой едва доставала мне до плеча, — и спрятала лицо у меня на груди. Потом резко отстранилась и скрылась в доме. Я подумал, что ей нужно побыть одной, и хотел идти, но она тотчас же вернулась и втиснула мне в ладонь что-то маленькое и твердое. Разжав пальцы, я увидел узкое серебряное кольцо с гербовой печаткой. Кольцо Росси — она через меня возвращала ему подарок. Ее лицо светилось, и глаза сияли темным огнем. Я наклонился и снова поцеловал ее, на этот раз в губы. Губы были теплыми и нежными. Потом я отпустил ее и, поворачиваясь к Элен и своему портфелю, увидел на лице старой женщины единственную слезу. Я читал, что слеза не бывает одна, что это устаревший поэтический штамп. И может быть, это верно, только другие бежали по моим щекам.
Едва мы сели в автобус, я достал пачку писем и бережно открыл первое. Переписывая его здесь, я исполняю волю Росси, скрывая имя его друга под псевдонимом — nom-de-guerre, как он выразился. Странно снова было видеть руку Росси — тот же молодой, почти ученический еще почерк — на пожелтевших листках.
— Ты прямо сейчас собираешься читать? — удивилась Элен, заглядывая мне через плечо.
— А что, ты могла бы подождать?
— Нет, — сказала она».
«20 июня, 1930 г.
Дорогой друг!
Мне совершенно не с кем поговорить, и вот беру в руки перо и представляю, что ты сейчас со мной — именно ты мог бы разделить мой восторг, смягчив его своим сдержанным удивлением перед красотой мира. Я сегодня не верю своим глазам — и ты бы не поверил, если бы знал, где я сейчас — в поезде, но дело не в поезде, а в том, что поезд пыхтит по дороге к Бухаресту. Так и слышу сквозь свист паровоза твой голос: "Боже всемогущий, дружище! " Но это правда. Я сюда не собирался и не собрался бы, если бы не странный случай. Еще несколько дней назад я сидел в Стамбуле, занимался одной темой, которая втемяшилась мне в голову, и одна находка навела меня на мысль, что хорошо бы съездить сюда. Нет, ничего хорошего, честно говоря, я в ужасе, но ехать надо. Тебе, старому рационалисту, не понравилась бы эта история, но мне дьявольски хотелось бы заполучить твою голову вдобавок к моему котелку — чувствую, что моих мозгов может оказаться маловато.
Подъезжаем к какому-то городку. Выйду купить завтрак — продолжу потом.
Вторая половина дня, Бухарест.
Наслаждался бы сиестой, если бы мысли не были так взбудоражены. Здесь чертовски жарко — я-то думал, меня встретит горная прохлада. Впрочем, до гор еще далеко. Славная гостиница. Бухарест — своего рода восточный Париж, великий и тесный и малость обветшалый — все вместе. В восьмидесятых-девяностых он, должно быть, ослеплял роскошью. Я целую вечность искал кеб, еще вечность добирался до отеля, но комната довольно приличная, так что теперь можно отдохнуть, вымыться и подумать, что делать дальше. Мне не слишком хочется выкладывать, что привело меня сюда, но ты, пожалуй, подумаешь, что я морочу тебе голову, так что скажу коротко и ясно: я отправился, так сказать, на подвиг, в погоню по архивам за Дракулой. Конечно, я имею в виду не романтического графа Дракулу из романа, а реального Дракулиа — Влада Третьего, тирана, правившего в Валахии и Трансильвании в пятнадцатом веке — того, который всю жизнь пытался сдержать наступление на свои земли Оттоманской империи. Я почти неделю просидел в стамбульском архиве, разбирая документы, собранные турками, и наткнулся на чрезвычайно примечательный набор карт — думаю, что найду в них ключ к истинному местоположению его могилы. Дома объясню подробнее, что увлекло меня на такую охоту, пока же просто молю о снисхождении. Можешь списать это на безрассудства молодости, мой дряхлый мудрец.
Так или иначе, мои поиски в Стамбуле прервались самым мрачным образом, что порядком напугало меня, хотя тебе издалека мои страхи наверняка покажутся нелепыми. Но ты же знаешь, меня не так легко сбить, если уж я что-то начал, так что я не удержался и поехал в Румынию с копиями тех карт. Надеюсь узнать здесь больше о могиле Дракулиа. Не знаю, известно ли тебе, что, по общепринятой теории, он похоронен на озере Снагов, на западе Румынии. Область называется Валахия. На картах, найденных в Стамбуле, явно обозначена его гробница, но ничего похожего на озеро с островом, и, сколько я могу судить, местность вообще не соответствует западной Румынии. Я всегда стараюсь в первую очередь проверить самые очевидные предположения, потому что нередко самое простое оказывается верным. Поэтому я и решил… вижу, вижу, как ты качаешь головой, дивясь моему дурному упрямству — решил съездить со своими картами на озеро Снагов и удостовериться, что могилы там нет. Как в этом убедиться, пока не представляю, но, не исключив этой теории, нечего и начинать охоту в других местах. Ведь может оказаться, что мои карты — древняя фальшивка, и я найду надежные доказательства, что тиран почиет и всегда почивал на своем месте.